увеличить...zoom

«Записки из прошлого». Елены Ивановой E-Encyclopedia of Dean Reed...Дин Рид в России:

Link Данный вариант текста отредактирован Автором (Еленой Ивановой) специально для http://www.DeanReed.ru 20 Октября 2008 г 31.07.73 Ой, что вчера было! Я до сих пор хожу, как во сне!!! Вчера в Потсдаме проходил «Kleine Festival»! Вот до сих пор не могу слов нужных найти! Но лучше всё по порядку. Вечером, часа так в четыре, позвонила Наташка и сказала, что в половине пятого на Площади наций что-то будет! Мы решили двинуться туда. По дороге, правда, зашли в спортивный магазин, купили мне синюю рубашку с эмблемой FDJ. Потом, когда шли по Торговой улице, услышали знакомую мелодию… Это была песня Дина Рида, где он на разных языках поёт слово «да!», и с которой он ехал сюда на Фестиваль! Я иду, чувствуя и зная уже, что на площади разные делегации, что там установлена эстрада, что это поёт ДИН РИД, а в то же время никак не могу в это поверить! Наташка уже рвёт к площади, а я всё не спешу. А песня всё громче и громче… Тут уже я тоже не выдерживаю и бегу. Бегу и вижу, что на площади действительно полным-полно народу, справа от арки – сцена, а на ней!.. На ней стоят какие-то негры, вьетнамцы, индианки, чилийцы в своих пончо и… и поёт, немного пританцовывая, ДИН РИД!!! Я не могу поверить своим глазам: неужели я на самом деле вижу перед собой Дина Рида, моего любимого певца?! Я стояла, как неживая. Стою, слушаю, глядя зачарованными глазами на этого человека в белой, облегающей тело, рубашке, с повязанным на шее синим немецким пионерским галстуком… Сейчас почему-то никак не могу объяснить это чувство, которое испытала вчера… Наташка вдруг разворчалась, что надо было раньше в город идти, что со мной никогда каши не сваришь… А я стояла и только краем уха слушала, что она там ворчит. Я смотрела на Дина Рида!!! Песня кончилась, все стали дико хлопать, аж в ушах затрещало, а затем все взялись за руки и стали скандировать: «Frieden, Freundschаft, Solidaritдt!» Я вдруг почувствовала, что у меня в груди поднимается что-то вроде какого-то восторга, что ли. (Родители вчера, когда я им рассказывала, назвали это моё ощущение «чувством толпы», но мне не было обидно, потому что это была НЕ ПРОСТАЯ ТОЛПА! Хотя они мне позавидовали от всей души, что я вчера была там!) Хотелось тоже встать на помост, взять за руки вон ту индианку или вон того вьетнамца-героя со звёздами на груди, которого всё время по телевизору показывают, и вместе с ними стоять и петь, а ещё лучше – это встать рядом с Ридом!!! Потом немец-ведущий что-то сказал, грянула музыка, и все, кто был на сцене, и те, кто был вместе с нами внизу, взялись за руки и начали петь «Гимн демократической молодёжи»! Дин Рид стоял, держа за руки какого-то негра и НАШЕГО делегата. Пели на русском, на немецком, и я тоже вдруг начала петь! Такая атмосфера была вокруг, что невозможно было не петь и не радоваться. После песни немец объявил, что Фестиваль в Потсдаме окончен, что он всех приглашает в Берлин для продолжения празднования этого всемирного форума и так далее. Со сцены начали спускаться делегаты, Дин Рид тоже. Все, кто стоял внизу, хлынули к ним, и мы туда же. Смотрим – рядом стоят немки и уже берут автографы у того самого вьетнамца (чёрт, забыла его имя!.. Нгуен?..), у которого звёзды-ордена во всю грудь. И тут я вспомнила, что у меня же есть та самая фестивальная косынка с ромашкой! А вот ручки не было!.. На моё счастье, рядом были русские, и я попросила у них шариковую ручку. Дали мне ручку. Я подошла к этому вьетнамцу, он мне на косынке расписался (по-своему, ничего не поймёшь!), потом рядом оказался какой-то суданец, который тоже написал что-то на косынке. Потом вижу – подходит ко мне какая-то немка и протягивает ручку и листочек бумаги. Я взяла ручку и бумагу, а сама не знаю, что делать-то с ними. А немка смотрит на меня и улыбается: «Schreibe! Bitte!» – «А что написать-то?» – спрашиваю по-русски, потом уже по-немецки. – «Имя, город, страну!» Я опешила, но, разумеется, написала. Немка как-то очень обрадовалась, заулыбалась, поблагодарила и убежала куда-то. Я повернулась в другую сторону, чтобы пойти к трибуне. Но тут же ко мне подошла какая-то женщина, паренёк какой-то смуглый, ещё один парень, и все встали около меня и протягивают мне ручки, открытки, шапочки какие-то… Смотрят в глаза и улыбаются широко-широко и очень счастливо как-то. И тут меня осенило: наверное, они приняли меня за делегата СССР!!! У меня же на груди, на лацкане жакетика был, во-первых, большой значок «СССР '71», который папа откуда-то привёз и потом отдал мне: жёлтые буквы на красном фоне, как на флаге; потом большой круглый железный фестивальный значок и ещё два советских значка! Да ещё эта косынка на шее! Ну что мне оставалось делать? Я со счастливым и важным видом, но трясущимися от волнения руками пишу на этих кепочках, косыночках и т. д. свою роспись-подпись. «А ничего, – думаю,  – красиво вообще-то получается! Эти четыре буквы – СССР – как-то очень хорошо смотрятся под словом МОСКВА!» А потом смотрю – Наташка повернулась и уходит. А я как-то и забыла про неё… Я – за ней! Но тут вижу, что около той красивой индианки, что была на сцене, толпятся немцы. Я тоже подошла к ней. Она так белозубо улыбнулась мне, что ослепнуть можно было, потом как-то очень мягко и приветливо махнула рукой, как будто позвала; я подошла, поняв, что она хочет оставить мне на моей косынке свой автограф. Я подставила ей свою спину с косынкой, сама в пол-оборота повернулась к машинам, на которых должны были ехать делегаты, всё ищу глазами Дина Рида, но не вижу. И тут замечаю, что какой-то немец, довольно симпатичный, фотографирует меня и эту индианку, которая в этот момент что-то пишет на моей спине-косынке. Да, довольно оригинальный кадр будет, ничего не скажешь! Символичный: Азия – Европа, тёмное – светлое, ну и тому подобное. Подходим к стоянке у Дома офицеров, у каждого автобуса – какая-то делегация. Роюсь в сумочке и достаю значок с польским гербом. Решаем: подойти к кому-нибудь или нет?.. А, была не была! И подхожу к парням в красных рубашках. Интересно, кто это? «Напишите, пожалуйста!» – прошу по-русски. «О, пожалуйста!» – к моему огромному удивлению, они отвечают мне тоже по-русски! Я жду, пока один из них что-то там напишет, потом говорю «спасибо» и протягиваю польский значок: «Примите на память! Это – герб Польши!» Они о чём-то поговорили между собой, но я не поняла, о чём (чехи, что ли?..), потом тот, который оставил свой автограф на моей косынке, достаёт из сумки значок на ленте с тремя полосами – синяя, белая, красная (чехи, точно!) – и спрашивает меня: – А вы откуда? – Из Москвы! – Ооо! – голубые глаза его загораются, он удивлённо вскидывает на меня два этих голубых озерца. – Из Москвы? А где ваш автобус?  – Э-эээ... А я здесь живу! – Ааа! Студентка? – спрашивает он ещё удивлённее и ещё радостнее.  – Нет, не студентка! Мой папа – военный, и я сейчас живу здесь! Тут он вообще заулыбался во всё лицо: – О, папа – военный!.. И нравится здесь? – Да, – говорю, – но очень хочу в Москву! Они все рассмеялись. Мы ещё немного поговорили о разных пустяках, потом пошли. Наташка снова ушла куда-то вперёд… Ну и ладно! Пока я стояла и думала, идти снова за ней или же просто пойти самой куда-то в этой толпе, передо мной оказались какие-то чёрненькие ребята в костюмах цвета охры. Улыбаются! Я подхожу к ним, тоже улыбаюсь. Они что-то спросили меня, но я вообще не поняла, что и на каком языке. Они жестами показали, что им нужна ручка. Стою и гадаю, кто же они и откуда, язык уж больно незнакомый! У меня тоже не было ручки (я объяснила им это, разведя «ручки» в стороны!), один из них взял меня за руку и, как я поняла, мы пошли искать ручку! Пока шли, наткнулись снова на «моих» чехов; парень в костюме нашёл ручку у кого-то, я написала ему на обложке какого-то блокнотика, он – мне на косынке. Но я даже и не знала, что же именно там написано, ведь косынка-то на спине была! Написал и, взяв меня и чехов за руки, потащил к какому-то автобусу, около которого были индианки в нежных, как цветы, сари; немцы, негры и ещё какие-то горбоносые, похожие не то на испанцев, не то на грузин! Я, недоумевая ещё, иду за этим, в костюме, разговаривая с чехами, и ещё всё-таки зову Наташку, чтобы шла сюда. Они услышали, как я её звала, и спросили, какую Наташу я зову. «Подругу», – ответила я. – «А у нас тоже есть Наташа!» – сказали они и показали в сторону симпатичной белокурой девушки. «Нет, это не она!» – и почему-то это было смешно, все рассмеялись. Вообще в тот день все много и очень радостно смеялись! А парень в костюме уже подвёл нас к автобусу, где все эти стояли вперемешку и все вместе пели. Наш «провожатый» что-то сказал какому-то молодому «грузину» и дал ему мою руку. Тот улыбнулся. Взял меня за левую руку, справа меня держал за руку чех и тоже улыбался. А глаза какие у него голубые!.. И вот так вот русские, т. е. я, немцы, чехи, негры, индианки, «горбоносые» и эти, в костюмах, – стояли рядом, рука в руке, и пели «Бандьерра росса»! Я слов не знаю, но припев-то более или менее известен мне. Я тоже так напевала себе, а потом чех спросил: «А как вас звать?» – «Лена!» – «О, Лена-Елена! А меня – Любомир! Громче, Лена!!!» Я послушала, что поют. Пели снова «Гимн». И что удивительно: немцы пели на немецком, негры – на английском, я – по-русски, «горбоносые» – не поняла, но показалось, что на испанском. Чех Любомир сперва пел на немецком, потом, посмотрев на меня, стал петь по-русски. Я немного осмелела и уже пою громче. Так здорово! Я даже удивилась: такая знакомая всем песня на стихи Ошанина, а может так странно и ново звучать – разноязыко… Не многоголосие, а «многоязычие»! Звучало это потрясающе!!! И настроение было тоже потрясающим!!! И эти улыбки и песни, рукопожатия и взгляды, жесты вместо слов, обмен автографами, сувенирами и значками сделали меня просто ненормальной! Я впервые в жизни видела вокруг себя столько разных радостных лиц: белозубые негритянские улыбки, блестящие глаза «горбоносых», сияющую физиономию голубоглазого Любомира, какие-то «черносливные» глаза этих ребят в костюмах и их приветливые взгляды; «заморские» таинственные улыбки индианок и лукавые, но очень весёлые и растерянно-добрые лица вьетнамцев; эти крепкие мужские руки – тёплые и сильные; радостные голоса и смех, песни, песни… Цепочка из наших рук, разных по цвету и величине, рук со всех пяти континентов, со всех уголков нашей огромной Земли… А впереди ещё такие же цепочки, такие же лица, лучистые глаза и такие же песни… Столько радости и счастья на лицах! Глядя на всё это, я вдруг поняла, что такое СОЛИДАРНОСТЬ молодёжи! И я в тот момент была просто счастлива, что мне довелось испытать это чувство (не знаю даже, как точнее назвать его…), что я всё же в какой-то степени тоже являюсь частичкой этой молодёжи, частичкой чего-то большого и очень нужного… Потом кто-то начал снова скандировать «Мир, дружба!..», а потом запели «Bella ciao!» В позапрошлом году, в лагере, эту песню нам пела пионервожатая, да и то половину на русском, половину непонятно на каком, и я, извлекая сейчас из памяти какие-то слова и созвучия, страшно перевирая, наверное, но тоже стала петь! Один «горбоносый» так красиво пел, ему даже дали солировать! Ну а потом, как всегда неожиданно и неизбежно, – прощание, и снова улыбки, рукопожатия, заминки при объяснении, радостные возгласы и смех, автографы и значки… Один горбоносый, что стоял рядом, повернулся ко мне, положил руку мне на плечо, улыбнулся, слегка приобнял и что-то написал мне на косынке, потом опять улыбнулся и сказал что-то на немецком, думая, что я немка, наверное; потом помахал мне рукой и полез в автобус. Я сказала ему спасибо, тоже помахала, потом посмотрела на заднее стекло автобуса, откуда горбоносик до сих пор махал ручкой и ахнула: Италия!.. Чёрт!!! А я и не знала, и не догадалась даже… «Bella ciao!» – песня итальянских партизан! То-то они так пели!!! Ну ладно, хоть написал что-то!.. Тут я чувствую, что кто-то берёт меня за руку. Обернулась – чех Любомир! А чуть подальше  – те, что в костюмах. Румыны! Черноглазые – это румыны! Они попрощались с нами и ушли к своему автобусу. А к нам подошёл ещё один чех, который был тогда, когда я отдавала значок Любомиру. Говорим какие-то слова прощания и пожелания, мимо едут автобусы, разворачиваясь и отъезжая, а Голубоглазый говорит: – Лена, приезжайте к нам в Чехословакию! – Ладно! Когда вырасту, приеду! – Конечно, – говорит тот, что подошёл к нам, – вырастет, и с мужем будет приезжать! – и улыбается. – О нет! – Голубоглазый рассмеялся и чуть погрозил пальчиком. – Замуж не надо! Зачем муж? Зачем не одна? Приезжайте одна! Приезжайте в Букоце! Чтобы не забыть, куда надо приезжать, вот вам значок! – он показал мне маленький значочек и приколол его мне на воротник. – Хорошо! Спасибо! Может быть, и приеду!.. – я посмотрела на него и аж прямо «ударилась» о синий взгляд в упор, глаза в глаза… Я пошла домой. Обернулась – а они стоят на углу около автобуса и машут мне руками. Я тоже, пока шла, всё махала им руками. Тут какой-то автобус проехал мимо, я глянула на заднее стекло – ба! Италия! И сзади – «мой» горбоносый, машет мне двумя руками! Я и ему тоже помахала, а те, кто сидели с ним рядом, тут же обернулись, заулыбались и, сцепив руки над головой, ладонь в ладонь, послали мне такое вот рукопожатие, а потом как-то дружно, и все сразу, – воздушные поцелуи! Я постояла и подождала, пока проедут другие, потом увидела, как автобус с чехами приблизился ко мне, проехал мимо… Голубоглазый Любомир так же сидел сзади, только слева, и сидел, наверное, коленями на сидении, потому что локтями опёрся о край окна, лицо положив на ладони, смотрел на меня… А я – на него… Помахали друг другу ручками, он тоже послал-сдунул мне медленный воздушный поцелуй… Прощай, Любомир!.. ° ° ° Шла домой, всю дорогу напевая про себя (всё боялась, как бы вслух не запеть!) и «Гимн…», и «Bella ciao!», и «Бандьерра росса» и ещё какую-то популярную сейчас немецкую фестивальную песенку… Немного жалела о том, что не добралась-таки до Дина Рида, но его, наверное, быстренько увезли на машине ото всех. Наверное, я выглядела, как сбежавший от делегации и заблудившийся сумасшедший участник фестиваля: вся в значках, с этой расписанной косынкой, идёт, не глядя ни на что и ни на кого; да ещё, наверное, у меня была счастливая румяная морда, потому что прохожие на меня оглядывались… ° ° ° Дома никак не могла по порядку рассказать, что и как было, всё перескакивала с пятого на десятое. Потом стали рассматривать мою косынку, искать, кто где и что написал; самой красивой надписью оказался автограф, написанный индианкой! ° ° °